Мало помалу разговоры об уволенном преподаватели затихли. Несколько недель спустя никто уже о нем не вспоминал. А я, пожалуй, даже меньше остальных — я ведь успела побывать только на двух, от силы трех его занятиях.
Это было холодное декабрьское утро, и я шла в колледж мимо протянувшейся через район автостоянки. За спиной раздался топот бегущего человека, и я оглянулась посмотреть, что происходит, а догнавший меня парень ловко сдернул с моего плеча планшетку с кошельком, тетрадью и лэптопом, и понесся дальше, не сбавляя темпа. В первую секунду я остолбенела от какой–то нереальности происходящего — а потом побежала следом за грабителем, сама не очень понимая, что я буду делать, если его догоню. Мужчина, убегавший с моей сумкой, был гораздо выше и плотнее. Звать на помощь ранним утром было абсолютно некого. Короче, со всех точек зрения логичнее было смириться с тем, что деньги и лэптоп пропали безвозвратно. Но я все равно бежала из последних сил, меся ногами крошево из колотого льда и снега. Мне хватило ума поберечь дыхание и не кричать — все равно меня вряд ли мог бы кто–нибудь услышать. Один раз грабитель обернулся и, увидев за собой погоню, припустил еще быстрее. На углу автостоянки я его все–таки догнала, и ухватившись за ремень планшетки, резко потянула его на себя. Вор остановился и попытался вырвать сумку у меня из рук, но это у него не получилось — я вцепилась в нее очень крепко. Тогда он выпустил свою добычу и ударил меня кулаком, целя в лицо. Я резко отдернула голову назад, так что удар пришелся вскользь по губам и подбородку, пнула его в голень, а потом, не вполне сознавая, что я делаю, ударила костяшками правой руки под корень носа. Парень опрокинулся назад, как делают только актеры в низкокачественных боевиках. Я была почти готова к тому, что за моей спиной кто–нибудь хрипло крикнет: «Снято!». И одновременно я с пугающей, невероятной четкостью осознавала, что происходящее — до ужаса реально. Мой противник приподнялся на руках и мотал головой, как мокрая собака, разбрызгивая по сугробу яркую, просто таки неправдоподобно красную кровь.
«Я не могла этого сделать» — думала я ошалело, наблюдая, как он копошится на земле и подвывает. Вероятно, ему было очень больно.
«А теперь носком ботинка по лицу, пока не встал» — бесстрастно подсказало мне «другое я», которое так ловко сбило с ног мужчину на полголовы выше меня самой. Но я не стала бить грабителя носком ботинка по лицу, а подхватила свою сумку и со всех ног побежала в сторону проспекта, где влетела в первое свободное такси. «В центр!» — задыхаясь от быстрого бега, попросила я. Машина плавно тронулась с места, и только тогда я задалась вопросом — почему, собственно, в центр? Мой колледж был на соседней улице, я запросто могла дойти туда пешком. Ладно, предположим, мне не очень–то хотелось слушать лекцию после сегодняшнего происшествия, но почему тогда я просто не поехала домой?.. Решив, что разбираться с этим бесполезно, я пустила все на самотек и через четверть часа обнаружила себя сидящей в полутемном зале какого–то ресторанчика. До сих пор я никогда не замечала за собой любви к таким местам. Возможно, это был еще один инстинкт из прошлой жизни… Например, вроде того, как следует себя вести, когда тебя пытаются ограбить. Разбитую губу саднило, и я поминутно проводила по ней языком. От одного воспоминания об утренней истории сердце начинало бешено стучать — а между тем, в момент действительной опасности я почему–то совершенно не боялась. Вероятно, просто не успела осознать происходящее.
Придя домой, я побыстрее прошла в ванную, чтобы промыть ссадину на губе. Мне совершенно не хотелось показаться на глаза отцу с подобным «украшением». Я сняла с себя блузку и пустила из–под крана ледяную воду. Висящее над ванной зеркало меня немного успокоило. Место удара чуточку припухло, но сама ссадина была маленькой и не особенно заметной. Если не знать, в чем дело, может показаться, что я просто прикусила нижнюю губу.
Очевидно, незадачливый грабитель драться умел так же плохо, как и бегать.
«Зато я, наверное, раньше умела драться очень хорошо» — подумала я неожиданно. Стоило только вспомнить, как он опрокинулся на тротуар и стал плеваться кровью… Мне опять стало не по себе. Я пристально смотрела в зеркало, как будто вид моей физиономии способен был как–нибудь объяснить произошедшее.
Отражавшееся в зеркале лицо казалось напряженным и растерянным. С таким лицом никак нельзя гоняться за грабителями. Но мое внимание привлекло кое–что другое — узлы мышц повыше локтя, на которые я раньше никогда не обращала внимания. А между тем это довольно необычно. Девушке такие мышцы ни к чему, да и в открытом платье с ними не походишь.
Так–так–так.
Я быстро сунула голову под кран и промокнула влажные волосы полотенцем: отец удивится, если я, просидев в ванной битый час, выйду отсюда с сухой головой, а мне необходимо с ним поговорить.
Я заглянула в кухню и, производя обычную ревизию буфетов, походя спросила:
— Я никогда раньше не ходила на борьбу?
— Что?.. — с удивлением спросил отец, подняв глаза от книги, лежавшей на обеденном столе. Некоторые люди ставят в кухне телевизор, чтобы смотреть за едой сериалы. Мать предпочитает слушать радио. А вот отец — читает. Из–за этого у них выходят постоянные размолвки в духе «Убавь звук, я не могу сосредоточиться при таком шуме» — «Что ты называешь «шумом»?! Это Бах!». Вспомнив об этом, я невольно улыбнулась.
— Я никогда не занималась какими–нибудь единоборствами? — повторила я, искоса глядя на него.
Лицо у него сделалось застывшим и каким–то напряженным. Собственно, подобное происходило всякий раз, когда речь заходила о моей потери памяти — как будто бы в случившемся он винил исключительно себя. Я уже давно старалась избегать подобных разговоров, чтобы лишний раз не огорчать его, но на сей раз мне было слишком важно получить ответ на свой вопрос.
— Нет, — наконец ответил он. — Ты знаешь, тебя никогда раньше не интересовали подобные вещи. А почему ты…
— Да просто так, — пробормотала я, пытаясь скрыться в своей комнате вместе с тарелкой. Но отец пошел за мной. Взгляд у него был встревоженным, поэтому пришлось остановиться и ответить правду. Почти правду.
— Знаешь, я сегодня умывалась в ванной и подумала — с чего вдруг у меня такие бицепсы, как будто я все детство занималась боксом.
Я поставила тарелку на свой стол и, даже не оглядываясь, ощутила, что отец расслабился.
— Ну почему же сразу боксом, — сказал он уже куда непринужденнее, устало опираясь на косяк. — Ты долго занималась плаванием. У тебя даже первые места были на городских соревнованиях. А у пловцов всегда сильные руки.
— Тогда ясно.
Я побыстрее сунула в рот овсяное печенье, чтобы он не вздумал выпытывать у меня что–нибудь еще. По правде говоря, слова отца меня не слишком убедили.
Сильные руки — может быть. Но чтобы сбить ударом с ног мужчину на полголовы выше себя — таких способностей в пловцах я раньше не подозревала. Может, у меня был шок? Я слышала, в подобном состоянии люди могут совершать такое, на что в обыкновенной жизни не один из них был бы не способен.
Мне почему–то вспомнилась история со странным незнакомцем, подошедшим ко мне в сквере осенью. Пожалуй, следовало, наконец, признать, что все эти сюрпризы были как–то связаны с забытой частью моей биографии.
Дождавшись, пока отец вернется на кухню и опять усядется читать, я пробралась в кладовку, где стояли коробки не распакованных вещей — все то, что не понадобилось нам с момента переезда. Еще вчера я не смогла бы оттащить все эти вещи к себе в комнату без посторонней помощи, но сегодня — когда я узнала, что у пловцов сильные руки и что я могу нокаутировать здорового мужчину — перетаскивать коробки оказалось не особо сложным делом.
Я была почти уверенна, что якобы потерянный альбом должен найтись в одной из них. Ни мать, ни отец не отличались педантизмом. Вероятно, они просто–напросто забыли, куда сунули этот альбом. Моя догадка оказалась верной, но с одной поправкой — альбом вовсе не валялся где–то среди старых книг или ненужных инструментов для ремонта, как я поначалу думала. Альбом был маленький — гораздо меньше тех, семейных, здорово напоминающих бухгалтерские книги. Он был тщательно заклеен в плотный голубой конверт и помещался в небольшой коробке, которая, в свою очередь, была зачем–то спрятана в пакет с веселым лэйблом неизвестного мне супермаркета. Так старательно упаковав какую–нибудь вещь, нарочно не забудешь, где она лежит. Значит, альбом вовсе не потерялся — его спрятали. Только зачем?..
Я села на диван и стала перелистывать страницы.
На большинстве снимков была темноволосая девушка лет шестнадцати–семнадцати — почти такая же, как я — со светло–карими глазами, резко выступающими скулами и темными, всегда слегка приподнятыми вверх бровями.